Придумай меня живым
Поскольку все в один пост, по определению, не влезет. Тут тоже драбблики по Хагалазу и Альгизу, но, на этот раз, более личного свойства. Никакого рейтинга, просто зарисовочки об отношениях этих двоих и, совсем чуть чуть, о детстве Альгиза.
читать дальшеАльгиз прислонился к дверному косяку, как к самой надежной части комнаты. Перед глазами все плыло и качалось, как в каком-то дурном сне. Вчерашняя битва казалась простым и даже не слишком страшным кошмаром. Особенно по сравнению с сегодняшним утром. Целитель не мог назвать ни одной части своего тела, что сейчас не болела бы. В горле скребли рюкроги, а голова гудела, как плавящийся одиум.
Хагалаз задумчиво взирал на целителя из-под одеяла. Ему вчера тоже досталось, но значительно меньше. Пара царапин от стрел, да подпаленная огнем бездны грива не шли ни в какое сравнение с раз за разом умиравшим и возрождавшимся соратником. Крепость они, к слову, так и не отстояли. Кажется, тут не обошлось без влияния одного из пяти. Правда, волшебник в уныние от потери не впадал. Балауры с ними, отвоюем. А вот Альгиз его беспокоил. Целитель за вчера явно переборщил со смертями и количеством выпитых зелий. И, как всегда, отказался от услуг целителей душ. А теперь стоял, такой красивый, в дверях, с трудом удерживаясь на подгибающихся ногах. Пришлось вставать, и помогать ему добраться обратно до постели. Альгиз, естественно, ругался и говорил, что прекрасно справится сам, но кто ему поверит?
Хагалаз со стоном рухнул на кровать, свесив по обе стороны свои изрядно ощипанные черные крылья. Шутка ли, сотня элийцев против небольшого асмодианского отряда. Неудивительно, что каждое малейшее движение сопровождалось пронзительной болью. Крепость раса, естественно, потеряла. Волшебника, впрочем, больше заботило его собственное жалкое существование.
Альгизу было немногим лучше, но анестезирующее действие зелий пока давало его телу двигаться, а мозгам думать.
Целитель сложил руки в молитвенной позе над распростертым перед ним Хагалазом. Тот не возражал и не сопротивлялся, спокойно принял то, как Альгиз взывал к скрытым силам его организма. Затягивая раны за считанные мгновения. Возвращая ему способность мыслить о чем-либо, кроме боли.
- Спасибо, - тихо прошептал волшебник, из-под закрывающих лицо волос благодарно глядя на целителя.
Отсыпаться за неудачную осаду пришлось полных два дня.
Три призванных волшебником осколка бездны с приличной скоростью протаранили балаура. Прочная чешуя гигантской рептилии выдержала удар. Однако заклинание повалило его на землю, дав двум асмодианам мизерную передышку. Альгиз прочел короткую молитву. Казалось бы, израненному мечом и магией балауров целителю надо позаботиться о себе. И какое же удивление настигло Хагалаза, когда его несущественные царапины стали затягиваться буквально на глазах.
- Что за шутки, Альгиз? – нахмурившись, спросил волшебник у своего спутника.
- Ты был ранен, - пожал тот крыльями.
- Я был ранен!? - стал ругаться на него опешивший Хагалаз. - Я!? Да ты на себя посмотри!!!
Альгиз открывает глаза и видит над собой затянутое низкими облаками небо. Моросит дождь и мелкие капли стекают по щекам, но это даже приятно. Мысли путаются, и сфокусировать взгляд, чтобы оглядеться, ему удается с трудом. Белые и черные перья на земле вперемешку, кровь и несколько укрытых белыми крыльями тел. Он лежит на земле, а голова его покоится на коленях у Хагалаза. Все тело налито свинцовой тяжестью и тупой пульсирующей болью, перед глазами плывут разноцветные круги, элийцы могут вернуться с минуты на минуту, но ему почему-то странно хорошо и так спокойно, что, кажется, он готов пролежать здесь вечность. Хотя, может, это эссия так действует, а вовсе не присутствие рядом этого невыносимого волшебника.
- Похоже, я немного перестарался, - язык ворочается с трудом, а силы, потраченной на эту простую фразу хватило бы чтобы разрушить небольшую крепость.
- Да уж, немного, - Хагалаз смотрит на него полусочувственно-полунасмешливо, поднося к его губам склянку с ярко-алой терпко пахнущей жидкостью. - Пей давай.
Даэвы бессмертны, но их жизнь - это бесконечная череда битв, а каждая смерть, каждое перерождение у Кибелиска - мучительны. Желал бы Альгиз себе иной судьбы? Он и сам не знал. Он совсем не помнил себя человеком, ведь тогда он был слишком мал. И каждый раз, возрождаясь у ники или кибелиска, и снова, раз за разом, находя в себе силы подняться и идти в бой, он знал, что там, в кромешном аду, в смертоносной круговерти черных и белых крыльев, вместе с их маленьким отрядом остался Хагалаз, знал, что он верит в него - и сил прибавлялось. А после боя, когда уже невозможно было сопротивляться мучительной, ноющей, тупой боли, выламывающей суставы, пульсирующей в висках, скручивающей в узел внутренности, и, что куда хуже физических страданий, боли душевной, смертной тоске, рвущей стальными когтями саму его сущность и погружающей разум в липкий туман безумия - он ощущал рядом могучее плечо волшебника, тепло его тела, ощущал кожей само его присутствие - и боль слабела и отступала. Он понятия не имел, чувствует ли то же самое Хагалаз, они никогда не говорили об этом. Да ему и не нужны были слова. Он просто знал, что если будет нужно - отдаст за него жизнь. А готов ли сам волшебник на такое ради него - какая разница? Ведь он все равно не позволит ему умереть первым.
Исгёрд степенно ступила на запорошенные снегом камни, которыми были вымощены улицы Морхейма. Будучи бессмертным даэвом, старая целительница почти не утратила девичьей бодрости и гибкости, но положение обязывало к солидности. Ей пришлось на несколько дней отлучиться в деревню Иральсига, и наконец она вернулась домой. На льду замерзшего озера дурачились, меряясь силами, целитель и волшебник. На мосту, где стояла Исгёрд, были отлично слышны отрывистые выкрики заклинаний и шипение потревоженных эфирных потоков. В небо взвился перепуганный руфиллин, ошалевший от шума и молний. Вот могучий, широкоплечий волшебник устало поднял руки, признавая себя побежденным. Его противник взлетел над озером, победно расправив мощные черные крылья. И тут же, опустившись обратно, сложил молитвенно руки, залечивая боевые раны своего товарища. Исгёрд улыбнулась, глядя на высокого, стройного беловолосого целителя. Она-то помнила его совсем другим - насмерть перепуганным пятилетним мальчишкой с крошечными цыплячьими крылышками за спиной. Его принесли к ней патрульные, что нашли его, единственного выжившего, в разрушенной элийцами деревне. Правая рука и часть спины у него были сильно обожжены магическим огнем. Она помнила, как первые дни он сидел, словно затравленный зверек, сжавшись в комок в самом дальнем углу комнаты, вздрагивая от каждого шороха, помнила, как проводила возле него бессонные ночи, когда ему снились кошмары, и он плакал и звал маму, вцепляясь в нее еще по-детски неокрепшими когтями. От пережитого шока малолетний даэв не мог говорить, и, не зная, как звала его настоящая мать, она дала ему имя Альгиз, чтобы отныне, в каких битвах ни пришлось бы ему сражаться, оно служило ему незримой защитой.
Исгёрд, еще раз взглянув на своего бывшего воспитанника, вздохнула и покачала головой. Дети всегда так быстро растут - без разницы, кто они, обычные смертные люди или же живущие вечно даэвы.
- Здравствуй, Волчонок, - Альгиз вздрогнул. Любой может обознаться, но нельзя не узнать голос того, кто столько лет был тебе другом, братом, примером для подражания, почти кумиром. Они росли вместе, в крепости, где почти не было других детей. И, хотя один уже был даэвом, а другой так и не обрел крылья, не было у Альгиза никого ближе до тех пор, пока Бьорн не увлекся идеями Ривара. И не исчез бесследно на несколько лет.
- Я же обещал, что мы еще встретимся, - лицо скрыто маской, но взгляд карих глаз невозможно спутать с кем-то еще. Да, обещал. Альгиз не забыл тот разговор. Присоединиться к повстанцам юный даэв отказался. Они поссорились тогда. Целитель до сих пор помнил пугающий фанатичный огонь в глазах друга.
- Пойдем со мной, - в словах Бьорна была последняя отчаянная надежда. Альгиз отрицательно покачал головой.
Повстанец выхватил меч. Скудный солнечный свет слабо блеснул на острие. Альгиз не сопротивлялся, охваченный странным оцепенением, не в силах поднять руку на того, кто когда-то был так дорог. Сталь вонзилась в тело, но боль почти не ощущалась.
- Ну, что же ты стоишь? - в голосе Бьорна послышались почти истерические нотки. - Сопротивляйся! Ударь меня!
И Альгиз ударил. Серией отточенных до автоматизма движений, натиском земли и ударами молний сминая человека, который был ему почти родным. Все было кончено в считанные минуты. Целитель тяжело опустился на землю. По груди и животу текла теплая липкая кровь, но теперь ему было все равно.
Который день Альгиз пребывал в поганом расположении духа. Пропускал мимо ушей расспросы Хагалаза, что последнего несказанно бесило. А все началось с того вечера, когда целитель вернулся на эфирной птице откуда-то с севера Морхейма, подозрительно прижимая к груди руку, испачканную кровью. С этого момента, казалось, в их отношениях выросла стена крепче, чем барьеры Фримума и Тэминона. Альгиз перестал его замечать. О сексе и речи не шло. Любое прикосновение вызывало у него отторжение, он спешил отстраниться. А Хагалазу хотелось или ударить его, или жестоко отыметь. Лишь бы исчезло показное равнодушие из этих знакомых и таких чужих глаз. Но волшебник не делал этого, каким-то звериным чутьем осознавая, что надо дать Альгизу самому справиться с проблемой, видимой ему одному. И он не лез. Срывал злость в борьбе с монстрами и невезучими элийцами. Хагалаз ждал, окончательно ли сбежит целитель, или вернет ему своё доверие.
Альгиз вернулся через месяц.
читать дальшеАльгиз прислонился к дверному косяку, как к самой надежной части комнаты. Перед глазами все плыло и качалось, как в каком-то дурном сне. Вчерашняя битва казалась простым и даже не слишком страшным кошмаром. Особенно по сравнению с сегодняшним утром. Целитель не мог назвать ни одной части своего тела, что сейчас не болела бы. В горле скребли рюкроги, а голова гудела, как плавящийся одиум.
Хагалаз задумчиво взирал на целителя из-под одеяла. Ему вчера тоже досталось, но значительно меньше. Пара царапин от стрел, да подпаленная огнем бездны грива не шли ни в какое сравнение с раз за разом умиравшим и возрождавшимся соратником. Крепость они, к слову, так и не отстояли. Кажется, тут не обошлось без влияния одного из пяти. Правда, волшебник в уныние от потери не впадал. Балауры с ними, отвоюем. А вот Альгиз его беспокоил. Целитель за вчера явно переборщил со смертями и количеством выпитых зелий. И, как всегда, отказался от услуг целителей душ. А теперь стоял, такой красивый, в дверях, с трудом удерживаясь на подгибающихся ногах. Пришлось вставать, и помогать ему добраться обратно до постели. Альгиз, естественно, ругался и говорил, что прекрасно справится сам, но кто ему поверит?
Хагалаз со стоном рухнул на кровать, свесив по обе стороны свои изрядно ощипанные черные крылья. Шутка ли, сотня элийцев против небольшого асмодианского отряда. Неудивительно, что каждое малейшее движение сопровождалось пронзительной болью. Крепость раса, естественно, потеряла. Волшебника, впрочем, больше заботило его собственное жалкое существование.
Альгизу было немногим лучше, но анестезирующее действие зелий пока давало его телу двигаться, а мозгам думать.
Целитель сложил руки в молитвенной позе над распростертым перед ним Хагалазом. Тот не возражал и не сопротивлялся, спокойно принял то, как Альгиз взывал к скрытым силам его организма. Затягивая раны за считанные мгновения. Возвращая ему способность мыслить о чем-либо, кроме боли.
- Спасибо, - тихо прошептал волшебник, из-под закрывающих лицо волос благодарно глядя на целителя.
Отсыпаться за неудачную осаду пришлось полных два дня.
Три призванных волшебником осколка бездны с приличной скоростью протаранили балаура. Прочная чешуя гигантской рептилии выдержала удар. Однако заклинание повалило его на землю, дав двум асмодианам мизерную передышку. Альгиз прочел короткую молитву. Казалось бы, израненному мечом и магией балауров целителю надо позаботиться о себе. И какое же удивление настигло Хагалаза, когда его несущественные царапины стали затягиваться буквально на глазах.
- Что за шутки, Альгиз? – нахмурившись, спросил волшебник у своего спутника.
- Ты был ранен, - пожал тот крыльями.
- Я был ранен!? - стал ругаться на него опешивший Хагалаз. - Я!? Да ты на себя посмотри!!!
Альгиз открывает глаза и видит над собой затянутое низкими облаками небо. Моросит дождь и мелкие капли стекают по щекам, но это даже приятно. Мысли путаются, и сфокусировать взгляд, чтобы оглядеться, ему удается с трудом. Белые и черные перья на земле вперемешку, кровь и несколько укрытых белыми крыльями тел. Он лежит на земле, а голова его покоится на коленях у Хагалаза. Все тело налито свинцовой тяжестью и тупой пульсирующей болью, перед глазами плывут разноцветные круги, элийцы могут вернуться с минуты на минуту, но ему почему-то странно хорошо и так спокойно, что, кажется, он готов пролежать здесь вечность. Хотя, может, это эссия так действует, а вовсе не присутствие рядом этого невыносимого волшебника.
- Похоже, я немного перестарался, - язык ворочается с трудом, а силы, потраченной на эту простую фразу хватило бы чтобы разрушить небольшую крепость.
- Да уж, немного, - Хагалаз смотрит на него полусочувственно-полунасмешливо, поднося к его губам склянку с ярко-алой терпко пахнущей жидкостью. - Пей давай.
Даэвы бессмертны, но их жизнь - это бесконечная череда битв, а каждая смерть, каждое перерождение у Кибелиска - мучительны. Желал бы Альгиз себе иной судьбы? Он и сам не знал. Он совсем не помнил себя человеком, ведь тогда он был слишком мал. И каждый раз, возрождаясь у ники или кибелиска, и снова, раз за разом, находя в себе силы подняться и идти в бой, он знал, что там, в кромешном аду, в смертоносной круговерти черных и белых крыльев, вместе с их маленьким отрядом остался Хагалаз, знал, что он верит в него - и сил прибавлялось. А после боя, когда уже невозможно было сопротивляться мучительной, ноющей, тупой боли, выламывающей суставы, пульсирующей в висках, скручивающей в узел внутренности, и, что куда хуже физических страданий, боли душевной, смертной тоске, рвущей стальными когтями саму его сущность и погружающей разум в липкий туман безумия - он ощущал рядом могучее плечо волшебника, тепло его тела, ощущал кожей само его присутствие - и боль слабела и отступала. Он понятия не имел, чувствует ли то же самое Хагалаз, они никогда не говорили об этом. Да ему и не нужны были слова. Он просто знал, что если будет нужно - отдаст за него жизнь. А готов ли сам волшебник на такое ради него - какая разница? Ведь он все равно не позволит ему умереть первым.
Исгёрд степенно ступила на запорошенные снегом камни, которыми были вымощены улицы Морхейма. Будучи бессмертным даэвом, старая целительница почти не утратила девичьей бодрости и гибкости, но положение обязывало к солидности. Ей пришлось на несколько дней отлучиться в деревню Иральсига, и наконец она вернулась домой. На льду замерзшего озера дурачились, меряясь силами, целитель и волшебник. На мосту, где стояла Исгёрд, были отлично слышны отрывистые выкрики заклинаний и шипение потревоженных эфирных потоков. В небо взвился перепуганный руфиллин, ошалевший от шума и молний. Вот могучий, широкоплечий волшебник устало поднял руки, признавая себя побежденным. Его противник взлетел над озером, победно расправив мощные черные крылья. И тут же, опустившись обратно, сложил молитвенно руки, залечивая боевые раны своего товарища. Исгёрд улыбнулась, глядя на высокого, стройного беловолосого целителя. Она-то помнила его совсем другим - насмерть перепуганным пятилетним мальчишкой с крошечными цыплячьими крылышками за спиной. Его принесли к ней патрульные, что нашли его, единственного выжившего, в разрушенной элийцами деревне. Правая рука и часть спины у него были сильно обожжены магическим огнем. Она помнила, как первые дни он сидел, словно затравленный зверек, сжавшись в комок в самом дальнем углу комнаты, вздрагивая от каждого шороха, помнила, как проводила возле него бессонные ночи, когда ему снились кошмары, и он плакал и звал маму, вцепляясь в нее еще по-детски неокрепшими когтями. От пережитого шока малолетний даэв не мог говорить, и, не зная, как звала его настоящая мать, она дала ему имя Альгиз, чтобы отныне, в каких битвах ни пришлось бы ему сражаться, оно служило ему незримой защитой.
Исгёрд, еще раз взглянув на своего бывшего воспитанника, вздохнула и покачала головой. Дети всегда так быстро растут - без разницы, кто они, обычные смертные люди или же живущие вечно даэвы.
- Здравствуй, Волчонок, - Альгиз вздрогнул. Любой может обознаться, но нельзя не узнать голос того, кто столько лет был тебе другом, братом, примером для подражания, почти кумиром. Они росли вместе, в крепости, где почти не было других детей. И, хотя один уже был даэвом, а другой так и не обрел крылья, не было у Альгиза никого ближе до тех пор, пока Бьорн не увлекся идеями Ривара. И не исчез бесследно на несколько лет.
- Я же обещал, что мы еще встретимся, - лицо скрыто маской, но взгляд карих глаз невозможно спутать с кем-то еще. Да, обещал. Альгиз не забыл тот разговор. Присоединиться к повстанцам юный даэв отказался. Они поссорились тогда. Целитель до сих пор помнил пугающий фанатичный огонь в глазах друга.
- Пойдем со мной, - в словах Бьорна была последняя отчаянная надежда. Альгиз отрицательно покачал головой.
Повстанец выхватил меч. Скудный солнечный свет слабо блеснул на острие. Альгиз не сопротивлялся, охваченный странным оцепенением, не в силах поднять руку на того, кто когда-то был так дорог. Сталь вонзилась в тело, но боль почти не ощущалась.
- Ну, что же ты стоишь? - в голосе Бьорна послышались почти истерические нотки. - Сопротивляйся! Ударь меня!
И Альгиз ударил. Серией отточенных до автоматизма движений, натиском земли и ударами молний сминая человека, который был ему почти родным. Все было кончено в считанные минуты. Целитель тяжело опустился на землю. По груди и животу текла теплая липкая кровь, но теперь ему было все равно.
Который день Альгиз пребывал в поганом расположении духа. Пропускал мимо ушей расспросы Хагалаза, что последнего несказанно бесило. А все началось с того вечера, когда целитель вернулся на эфирной птице откуда-то с севера Морхейма, подозрительно прижимая к груди руку, испачканную кровью. С этого момента, казалось, в их отношениях выросла стена крепче, чем барьеры Фримума и Тэминона. Альгиз перестал его замечать. О сексе и речи не шло. Любое прикосновение вызывало у него отторжение, он спешил отстраниться. А Хагалазу хотелось или ударить его, или жестоко отыметь. Лишь бы исчезло показное равнодушие из этих знакомых и таких чужих глаз. Но волшебник не делал этого, каким-то звериным чутьем осознавая, что надо дать Альгизу самому справиться с проблемой, видимой ему одному. И он не лез. Срывал злость в борьбе с монстрами и невезучими элийцами. Хагалаз ждал, окончательно ли сбежит целитель, или вернет ему своё доверие.
Альгиз вернулся через месяц.
обоснуй по поводу беты: стиль хромает, запятые не на своем месте, где-то даже -тся и -ться перепутали (сейчас это место уже найти не могу). Фик, при всем очаровании, явно не вычитан. Если вам лень заниматься им самому - так доверьте это бете, чем выкладывать недоделки на обозрение.
вы мне тогда отройте бету которая в фендоме, а то "где-то я так что-то нашел" - это не дело.
Что же до беты, то, как мой соавтор уже сказал, либо бета фендомная, либо никакой. Потому что, ну не могу я отдать свои фанфики в лапы какому-то чужому чуваку, который "не в теме", не потому, что считаю свои творения верхом литературной мысли, отнюдь, просто к персонажам нашим отношусь очень трепетно.
А зачем вывешивать - ну, как зачем, для тех, кому интересно. Просто по Айону не так много пишут, и я, например, с удовольствием читаю любые тексты, конечно же, бывает, что текст не нравится, но все равно всегда радует, что кто-то пишет.